Савва Е.В., Савва М.В.
Опубликовано: Матеріали ІІІ Всеукраїнської науково-практичної конференції з міжнародною участю «Науковий діалог «Схід-Захід» (7 червня 2014 р., м. Кам’янець-Подільський). Кам'янець-Подільський національний університет імені Івана Огієнка Дніпропетровський національний університет імені Олеся Гончара. Частина І. Кам’янець-Подільський – Дніпропетровськ. 2014. С. 86 – 89.
Авторы констатируют расширение в современной России масштаба политических репрессий и увеличение арсенала методик их осуществления. Нарастание репрессий активизирует конфликт между властью и гражданским обществом. Именно этот конфликт в настоящее время является доминирующим фактором политической ситуации и политической динамики России.
В данном тексте констатируется возможность признания политических репрессий в РФ с точки зрения действующего законодательства. Авторы с использованием методов политической науки делают попытку классифицировать применяемые формы репрессий, а также используемые представителями гражданского общества методы ненасильственного креативного сопротивления репрессивным действиям.
Возможность признания политических репрессий в современной России предоставляет действующее российское законодательство. Закон Российской Федерации от 18.10.1991 г. № 1761-1 «О реабилитации жертв политических репрессий» дает следующее определение политических репрессий: «различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделявшимися административными полномочиями».
Очевидно, что первая часть данного определения, начиная со слов «различные меры принуждения» и до слов «а также иное» распространяется на современность. Об этом говорит использование настоящего времени в первой части определения. Преамбула свидетельствует о том же, определяя в качестве цели закона реабилитацию всех, подвергнутых политическим репрессиям с 25 октября (7 ноября) 1917 года на территории Российской Федерации. Верхняя временная граница репрессий законодательно не была установлена. Следовательно, данный закон действует не только в целях реабилитации ранее репрессированных, но и признает политическими репрессиями действия, которые могут происходить в наши дни.
В данной норме определенно выделен единственный критерий политических репрессий – применяемое государством принуждение по политическим мотивам. Повод в данном случае не важен. Человека могут обвинить в преступлении, которого он не совершал, по любой из чрезмерно широко трактуемых статей Уголовного Кодекса РФ: мошенничество, хулиганство, организация массовых беспорядков и т.д. К сфере политического авторы относят все общественные отношения, связанные с властью. Стремление правящей группировки сохранить власть, безусловно, является политическим мотивом.
Общим местом современной политической науки является утверждение о том, что для имитационных демократий, к которым относится современная Россия, не характерны массовые, то есть направленные против больших групп населения, репрессии [1; 2]. Доминирующей репрессивной методикой имитационных демократий являются «точечные» санкции. С этим утверждением необходимо согласиться. Однако, судя по развитию событий в 2012 – 2014 годах, в России выборочный характер репрессий имеет тенденцию к расширению. Законодательным закреплением этого расширения стали в 2014 году поправки в законодательство о массовых мероприятиях, вводящие уголовную ответственность за неоднократное нарушение порядка их проведения.
О каких провоцирующих конфликтные настроения репрессиях в современной России идет речь?
– фальсификация административных и уголовных дел в отношении участников массовых протестных акций и других лиц, вызывающих недовольство представителей правящей бюрократии;
– неадекватные по строгости наказания для лиц, действительно совершивших правонарушения в ходе протестных акций, с использованием неприменимых к ним статей УК;
– фальсификации уголовных дел в отношении лидеров оппозиционных организаций и гражданских активистов по основаниям, не связанным с протестными акциями;
– «профилактические» задержания гражданских активистов и фальсификации против них административных дел с целью не допустить их участие в протестных мероприятиях;
– включение гражданских активистов в списки лиц, «склонных к экстремистской деятельности», и применение к ним не основанных на законе санкций (запрет выезда из населенного пункта и т.д.).
В период подготовки и проведения Олимпиады в Сочи практиковались «профилактические» задержания гражданских активистов с целью не допустить их выезд в Сочи или не допустить участие уже находящихся в Сочи людей в массовых неофициальных мероприятиях.
С формальной точки зрения не относятся к репрессиям следующие широко применяемые методы: вмешательство в предпринимательскую деятельность; организация против них преступлений (насилие и угрозы его применения, уничтожение собственности); клевета в адрес гражданских активистов; отказ органов власти расследовать подобные случаи клеветы. Однако данные методы направлены на достижение тех же целей, что и методики политических репрессий, и фактически относятся к последним.
Репрессивная активность власти в условиях существования социальных сетей и интернета как источника неподцензурной информации усиливает массовую относительную депривацию и содействует росту протестных настроений.
После мая 2012 года российское гражданское общество ввело в практику ряд методов ненасильственного сопротивления политическим репрессиям. Авторы выделяют ряд таких методов из практики гражданских активистов Краснодара и других городов России:
– массовые обращения с заявлениями о совершении преступлений сотрудниками правоохранительных органов по поводу их действий в случаях незаконных задержаний гражданских активистов (в том числе с использованием интернет-приемных органов власти);
– согласованные с органами власти массовые уличные манифестации с широким использованием крупноформатной графики (плакаты и др.), например, «Марш мира» 15.03.2014 г.;
– не согласованные с властью массовые акции с использованием элементов флеш-моба, например, «прогулка писателей» в Москве 13.05.2012 г., в ходе которой участники лишь периодически хлопали в ладони;
– сбор в публичном пространстве подписей под обращениями;
– одиночные пикеты с ситуативными требованиями прекращения репрессий в отношении конкретных лиц с использованием государственной символики России;
– «палаточные» массовые акции с использованием спектакулярных форм, например, «Окупай Абай!» и другие;
– индивидуальный протестный перформанс;
– протестная крупномасштабная графика, в том числе на зданиях;
– массовое участие зрителей в судебных заседаниях по делам политических заключенных;
– объявление через Интернет общественного розыска и опознания по фотографиям сотрудников правоохранительных органов, обвиняемых гражданскими активистами в незаконных действиях (например, в ходе задержаний сотрудники снимали с себя номерные бляхи, чтобы затруднить опознание);
– составление и обнародование списков сотрудников силовых структур, обвиняемых гражданскими активистами в совершении преступлений, в целях последующей люстрации.
К ситуативным методам можно отнести проведенные в разных городах России, в том числе в Краснодаре, одиночные пикеты с использованием государственной символики Украины в период массовых протестов на киевском Майдане. Необходимо констатировать усиление спектакулярности активистских действий, вне зависимости от форм этих действий. Само явление спектакулярности активистских действий было зафиксировано еще в 2010 году А. Зайцевой [3], и в настоящее время данная тенденция динамично усиливается. Данное явление объясняется ориентацией акций сопротивления главным образом не на непосредственных участников, а на информационный эффект этих мероприятий (в том числе в интернете).
Литература:
1. Лилия Шевцова о новой политике Путина. 28.12.2013//http://www.inosmi.ru/world/20131228/216120117.html?id=216120539 (дата обращения 19.05.2014 г.).
2. Лисовский Ю.А. Сетевая демократия. Ч. 1//http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=5225&Itemid=35 (дата обращения 19.05.2014 г.).
3. Зайцева А. Спектакулярные формы протеста в современной России: между искусством и социальной терапией//Неприкосновенный запас. 2010. № 4 (72).
Комментарии